Яшка

Жил-был мальчик Яшка, били его много, кормили плохо, потерпел он до десяти лет, видит - лучше не жить ему, захворал да и помер.

Помер, - и хоть были у него кое-какие грешки, однако очутился Яшка в раю.

Смотрит Яшка - невиданно хорошо в раю: посреди зелёного луга, на золотом стуле, сидит господь Саваоф, седую бороду поглаживает, озирается всевидящим оком, райские цветы нюхает, райское пение слушает; везде - во цветах, на деревьях - херувимы с серафимами осанну поют, а по светлому лугу, по весёлым цветам святые угодники хороводом ходят и мучениями своими хвастаются.

- Господи, - говорят, - ты гляди-ко, батюшко, как мы измучены, как изувечены, а всё – имени твоего ради! Кожица у нас ободрана, тельце наше истрёпано, ручки-ножки изломаны, рёбрушки наружу торчат, а всё - славы твоея ради!

Слушает господь, - немножко морщится.

- Да уж ладно! - говорит. - Уж слыхал я это, ведь вы почти две тысячи лет одно и то же поёте. Ну, - пострадали, помучились, покорно вас благодарю за это, только - спели бы вы хоть разок весёлое что-нибудь, а?

А святые угодники опять своё:

- Господи, - кричат, - миленький ты наш, погляди-ко: ножки у нас переломаны, ручки вывихнуты, ведь как мы страдали! И жгли нас, и давили, и голодом морили, и чего только с нами не делали, а всё тебя, господи, ради!

Вздыхает господь, соглашается:

- Верно, братцы! Прославили вы меня мученьем, да обошли весельем!

А святые угодники опять своё тянут.

Смотрит на них Яшка из-за райской яблони, - тощие они все, тёмненькие, кои прихрамывают, кои на карачках ползут, у одних - глаза выколоты, у других – головы отрублены, - угодники божий под мышками держат их, как арбузы. В сторонке шестнадцать тысяч святых девственниц лежат, сохнут, в поленницы сложены. Варвара Великомученица пред Пантелеймоном Целителем кровавыми ранами хвастает, Екатерина Иоанну Воину о своих муках сказывает, а серафимы с херувимами всё осанну поют, и некоторые, от усталости, фальшивят.

Слышит Яшка - говорит господь тихонько апостолу Петру:

- Много у меня, Пётр, праведников, а - скушновато мне с ними! Напускал ты их в рай – чрезмерно...

Отвечает апостол Пётр:

- Ты сам, господи, знаешь, я готов изменить, да - ведь как теперь изменишь? Это – Павлово дело, он, лысый, интернационал этот устроил...

- Эх, Павел, Павел! - вздыхает господь. - И сыну моему он евангелие испортил, и мне от него житья нет...

Смотрит Яшка, слушает, не всё ему понятно, а что скушно в раю, это он прекрасно чувствует: ни есть, ни пить не хочется, играть тоже неохота, и на душе смутно, как будто он клюквенным киселём объелся.

«Чего они побоями-то хвастают? - думает Яшка, глядя на святых. - Меня не меньше били, да я вот молчу! У нас, на земле, друг друга как бьют, кости в крошечки дробят, а - ничего!»

И стало Яшке жалко бога, - какая у него жизнь? Все вокруг ноют, никто побоев не стыдится, а ещё в честь и заслугу терпение своё ставят себе.

И вот, когда ангелы сняли солнце с неба, спрятали его под престол господень и наступила ночь и праведники спать улеглись, - вышел Яшка из-за яблони, подошёл к престолу и говорит:

- Господи, а господи!

Поглядел на него господь, спрашивает:

- Ты откуда?

- Из Петербурга.

- Чего рано помер?

- Да-а, - сказал Яшка, - рано! Другой бы на моём месте ещё раньше подох...

- Али трудно жилось? - ласково спросил господь.

Ёкнуло сердце Яшкино, хотел он рассказать богу о своей тяжёлой жизни, да вспомнил, как святые угодники жаловались, и - сдержался, только крякнул. И вместо того деловито сказал:

- Слушай-ко, господи, вернул бы ты меня на землю!

- Зачем? - спросил господь.

- Да что мне тут делать? Скушно здесь. Вот и сам ты апостолу говорил, что скушно...

- Чудак! - усмехнулся господь. - Да ведь тебя там опять колотить будут!

- Ничего! - сказал Яшка. - Поколотят за дело - не пожалуюсь, а зря будут бить – не дамся!

- Храбрый ты! - усмехнулся господь.

- Слушай-ко, - деловито сказал Яшка, - ты вот что сделай, ты меня верни назад на землю, а я там выучусь на балалайке играть, и когда второй раз помру, так буду тебе весёлые песни петь с балалайкой, - ладно? И тебе веселее будет, и я недаром стану в раю торчать.

Поглядел на него господь из-под густых бровей, погладил бороду седую и тихонько спросил:

- Али тебе, Яшка, жалко стало меня?

- Жалко! - сказал Яшка. - Надоедные больно угодники-то твои!

Тогда Саваоф дотронулся до головы его лёгкой рукой и сказал:

- Ну, спасибо тебе, друг мой милый, - за все века ты первый пожалел меня! И – верно ты надумал, - с твоим сердцем в раю делать нечего; иди, милый, на землю, в её скорби и радости, иди - жалей всех людей земных, служи им верою, как богу, помогай им в трудах, утешай в горе весели в печалях - тут тебе и награда будет! Иди дружок, живи во славу людям!

И повелел господь Петру-апостолу открыть двери рая, а херувимам снести Яшку на землю.

- Прощай! - сказал Яшка, кивнув головой господу. - Не скучай, я скоро вернусь!