Игрушка

I


В один из прекрасных осенних дней, полных светлой холодной
задумчивости, неяркого сияния солнца и желтых, бесшумно падающих листьев, я
гулял в городском саду. Аллеи были пусты, пахло прелью, земляной сыростью; в
багрянце листвы светилось чистое голубое небо. Это был старинный
провинциальный сад, изрезанный вдоль и поперек неправильными тропинками; сад
с оврагами, густо поросшими крапивой; с кирпичами, мостиками и полусгнившими
ротондами. Огромные столетние липы и березы почти закрывали небо; в их
влажной сочной тени было так хорошо прилечь, наблюдая маленьких красногрудых
снегирей, прыгавших по земле.
Я шел, помахивая тросточкой, вполне довольный настоящей минутой,
тишиной и легкими послеобеденными мыслями. Повернув с аллеи на узкую кривую
тропинку, я заметил двух мальчуганов, присевших на корточки в густой высокой
траве, и подошел к ним совсем близко.
Сейчас трудно припомнить, почему это так вышло. Я человек довольно
замкнутый и неохотно сталкивающийся с кем бы то ни было, даже с детьми;
возможно, что меня привлекло сосредоточенное молчание маленьких незнакомцев,
изредка прерываемое тихими напряженными возгласами.
Оба так погрузились в свое занятие, что я, незамеченный, очутился от
них не далее десяти шагов и притаился за деревом. Мальчики продолжали
возиться, устраивая что-то свое, понятное им и никому более. Вытянув шею, я
разглядел обоих. Один, постарше, лет, вероятно, двенадцати, круглоголовый и
низенький, выглядел сильным, задорным крепышом, румяный и загорелый. Другой,
тоненький, высокий, с бледным, истощенным лицом и оттопыренными ушами,
производил более симпатичное впечатление; природа как будто пожалела его,
наградив парой чудных выразительных глаз. Одеты были оба они в летние
гимназические блузы и белые форменные фуражки. Крапива и лопухи мешали мне
хорошенько рассмотреть странное сооружение, возведенное мальчиками. Я был
уверен, что эта незаконченная постройка превратится со временем в уродливую
глыбу земли и палок под громким именем "Крепости Меткой Руки" или "Форта
Бизонов" - забава, которой увлекался и я в те блаженные времена, когда длина
моих брюк не превышала еще одного аршина.
Пока я гадал, старший мальчик согнулся, стругая что-то перочинным
ножом, и я увидел два невысоких кола, торчавших из земли очень близко друг к
другу. Верхние концы их соединялись короткой, прибитой гвоздями
перекладиной. Тут же сзади бледного мальчугана валялась грязная скомканная
тряпка.
Круглоголовый сунул руку за пазуху и сказал:
- Думал - потерял. А она здесь.
Он вытащил что-то зажатое в кулак и показал приятелю. Потом бросил на
землю. Это была бечевка, смотанная клубком. А я услышал в этот момент
тоненькие неопределенные звуки, выходившие, казалось, из-под земли.
Гимназистик кончил строгать и встал. В руках у него был толстый
заостренный кусок дерева. Он воткнул его в землю между вертикально торчащими
кольями, взял бечевку и крепко, аккуратно завязал один ее конец вокруг
только что воткнутого колышка. Другой конец спустил через перекладину, и я
увидел... петлю. Младший, упираясь руками в согнутые колени, внимательно
следил за работой, старательно помогая товарищу бровями и языком,
точь-в-точь как на уроке чистописания.
- Готово, Синицын! - сказал крепыш и, быстро оглянувшись, прибавил
торжественным, сухим голосом: - Ведите преступника!


II


И тут я сделался свидетелем неожиданной отвратительной сцены. Грязная
тряпка оказалась мешком. Синицын встряхнул его, и на траву, беспомощно
расставляя крошечные дрожащие лапы, вывалился слепой котенок. Он шатался,
тыкался головой в траву и жалобно, тонко скулил, дрожа всем тельцем.
- Ревет! - сказал Синицын, любопытно следя за его движениями. - Смотри,
Буланов, - на тебя пополз!..
- Он думает, что мы его оправдаем, - сердито отозвался Буланов, хватая
котенка поперек туловища. - Знаешь, Синицын, ведь все преступники перед
смертью притворяются, что они не виноваты. Чего орешь? У-у!
Я вышел из-за прикрытия. Мое появление смутило маленьких палачей;
Буланов вздрогнул и уронил котенка в траву; Синицын испуганно расширил глаза
и вдруг часто замигал, подтягивая ремешок блузы. Я приветливо улыбнулся,
говоря:
- Чего переполошились, ребята? Валяйте, валяйте! Интересно!
Оба молчали, переглядываясь, и по сердитым вытянутым лицам их было
видно, как глубоко я ненавистен им в эту минуту. Но уходить я не собирался и
продолжал:
- Экие вы трусишки, а? Что это у вас? Качели?
Буланов вдруг неожиданно и громко прыснул, побагровев, как вишня.
Сравнение с качелями, очевидно, показалось ему забавным. Синицын откашлялся
и протянул тоскливым, умоляющим голосом:
- Это... это... видите ли... вот... виселица. Мы хотели поиграть...
вот... а...
Он умолк, захлебнувшись волнением, но Буланов поддержал его.
- Так, ничего, - равнодушно процедил он, рассматривая носки своих
сапог. - Играем. А вам что?
- Да ничего, хотел посмотреть.
- Вы, может быть, драться думаете? - продолжал Буланов, недоверчиво
отходя в сторону. - Так не нарывайтесь, у меня рогатка в кармане.
- Ах, Буланов, - укоризненно сказал я, - совсем я не хочу драться. А
вот зачем вы хотели котенка повесить?
- А вам что? - торопливо заговорил Синицын. - Вам-то не все равно? Все
одно, его утопить хотели... и еще троих... Я у кухарки выпросил... Вот...
- Ему все равно! - подхватил Буланов.
- Так ведь вы не умеете, - заметил я, - тут нужно знать дело.
Мальчики переглянулись.
- Умеем! - тихо сказал Буланов.
- Ну, как же?
- Как? А вот как, - снова заговорил Синицын, и его бледное лицо
мечтательно вспыхнуло, - а вот как: ставят его под виселицу... А стоит он на
стуле... Потом палач петлю наденет и...
- Врешь! - горячо перебил Буланов. - Вот и врешь! Сперва еще балахон
наденут... совсем... с головой... Ну? Не так, что ли?
- Балахон? Да, - покорно повторил Синицын. - А потом - раз! Стул из-под
него вышибут - и вся недолга.
- Это кто же тебе рассказал?
- Кто? Вот он, - Синицын указал на Буланова. - А ему дядя рассказывал.
- И он весь бывает синий, - заявил Буланов, наматывая бечевку вокруг
пальца.
- Котенка оставьте, - сказал я. - Жалко. Бросьте эту затею!
Дети молчали. Мое заявление, по-видимому, не было для них
неожиданностью, они предчувствовали его и не обманулись моей смиренностью.
Наконец, сердясь и краснея, Буланов сказал:
- Людей можно, а котят - нет?..
- И людей нельзя.
- Дядя говорит - можно, - возразил мальчик, окинув меня критическим
взглядом, и прибавил:
- Он умнее вас. Он за границей был.
Возражения становились бесполезными. Авторитет дяди окончательно
уничтожал меня в глазах моих противников. И как уверять их, что не он, дядя,
умнее, а я?.. Я ударил ногой миниатюрную виселицу, и она рассыпалась.
Гимназистики, оторопев, пустились бежать со всех ног, бросив на произвол
судьбы котенка, мешок и неиспользованную бечевку. Зверек пищал и ползал,
путаясь в высокой траве.


Я обратил их в бегство, но был ли я победителем? Нет, потому что они
остались при своем ясном и логическом убеждении:
- Если можно людей, то кошек - тем более...
Быть может, впоследствии, когда жизнь ярко и выпукло развернет перед
ними свою подкладку, Синицын и Буланов преисполнятся сочувствия к кошкам и
начнут тщательно воспитывать откормленных сибирских котов, но теперь как
отказаться от нового романтического удовольствия, приближающего их детские
души к непонятному волнующему трагизму современности, захватывающему и
интересному, как роман из индийской жизни? "Там" - вешают... И мы...
Впечатления детства... Какова их судьба?