Друг детства

Когда мне было лет шесть или шесть с половиной, я совершенно не знал,
кем же я в конце концов буду на этом свете. Мне все люди вокруг очень
нравились и все работы тоже. У меня тогда в голове была ужасная путаница,
я был какой-то растерянный и никак не мог толком решить, за что же мне
приниматься.
То я хотел быть астрономом, чтоб не спать по ночам и наблюдать в
телескоп далекие звезды, а то я мечтал стать капитаном дальнего плавания,
чтобы стоять, расставив ноги, на капитанском мостике, и посетить далекий
Сингапур, и купить там забавную обезьянку. А то мне до смерти хотелось
превратиться в машиниста метро или начальника станции и ходить в красной
фуражке и кричать толстым голосом:
- Го-о-тов!
Или у меня разгорался аппетит выучиться на такого художника, который
рисует на уличном асфальте белые полоски для мчащихся машин. А то мне
казалось, что неплохо бы стать отважным путешественником вроде Алена
Бомбара и переплыть все океаны на утлом челноке, питаясь одной только
сырой рыбой. Правда, этот Бомбар после своего путешествия похудел на
двадцать пять килограммов, а я всего-то весил двадцать шесть, так что
выходило, что если я тоже поплыву, как он, то мне худеть будет совершенно
некуда, я буду весить в конце путешествия только одно кило. А вдруг я
где-нибудь не поймаю одну-другую рыбину и похудею чуть побольше? Тогда я,
наверно, просто растаю в воздухе как дым, вот и все дела.
Когда я все это подсчитал, то решил отказаться от этой затеи, а на
другой день мне уже приспичило стать боксером, потому что я увидел в
телевизоре розыгрыш первенства Европы по боксу. Как они молотили друг
друга - просто ужас какой-то! А потом показали их тренировку, и тут они
колотили уже тяжелую кожаную "грушу" - такой продолговатый тяжелый мяч, по
нему надо бить изо всех сил, лупить что есть мочи, чтобы развивать в себе
силу удара. И я так нагляделся на все на это, что тоже решил стать самым
сильным человеком во дворе, чтобы всех побивать, в случае чего.
Я сказал папе:
- Папа, купи мне грушу!
- Сейчас январь, груш нет. Съешь пока морковку.
Я рассмеялся:
- Нет, папа, не такую! Не съедобную грушу! Ты, пожалуйста, купи мне
обыкновенную кожаную боксерскую грушу!
- А тебе зачем? - сказал папа.
- Тренироваться, - сказал я. - Потому что я буду боксером и буду всех
побивать. Купи, а?
- Сколько же стоит такая груша? - поинтересовался папа.
- Пустяки какие-нибудь, - сказал я. - Рублей десять или пятьдесят.
- Ты спятил, братец, - сказал папа. - Перебейся как-нибудь без груши.
Ничего с тобой не случится.
И он оделся и пошел на работу.
А я на него обиделся за то, что он мне так со смехом отказал. И мама
сразу же заметила, что я обиделся, и тотчас сказала:
- Стой-ка, я, кажется, что-то придумала. Ну-ка, ну-ка, погоди-ка одну
минуточку.
И она наклонилась и вытащила из-под дивана большую плетеную корзинку; в
ней были сложены старые игрушки, в которые я уже не играл. Потому что я
уже вырос и осенью мне должны были купить школьную форму и картуз с
блестящим козырьком.
Мама стала копаться в этой корзинке, и, пока она копалась, я видел мой
старый трамвайчик без колес и на веревочке, пластмассовую дудку, помятый
волчок, одну стрелу с резиновой нашлепкой, обрывок паруса от лодки, и
несколько погремушек, и много еще разного игрушечного утиля. И вдруг мама
достала со дна корзинки здоровущего плюшевого Мишку.
Она бросила его мне на диван и сказала:
- Вот. Это тот самый, что тебе тетя Мила подарила. Тебе тогда два года
исполнилось. Хороший Мишка, отличный. Погляди, какой тугой! Живот какой
толстый! Ишь как выкатил! Чем не груша? Еще лучше! И покупать не надо!
Давай тренируйся сколько душе угодно! Начинай!
И тут ее позвали к телефону, и она вышла в коридор.
А я очень обрадовался, что мама так здорово придумала. И я устроил
Мишку поудобнее на диване, чтобы мне сподручней было об него тренироваться
и развивать силу удара.
Он сидел передо мной такой шоколадный, но здорово облезлый, и у него
были разные глаза: один его собственный - желтый стеклянный, а другой
большой белый - из пуговицы от наволочки; я даже не помнил, когда он
появился. Но это было не важно, потому что Мишка довольно весело смотрел
на меня своими разными глазами, и он расставил ноги и выпятил мне
навстречу живот, а обе руки поднял кверху, как будто шутил, что вот он уже
заранее сдается...
И я вот так посмотрел на него и вдруг вспомнил, как давным-давно я с
этим Мишкой ни на минуту не расставался, повсюду таскал его за собой, и
нянькал его, и сажал его за стол рядом с собой обедать, и кормил его с
ложки манной кашей, и у него такая забавная мордочка становилась, когда я
его чем-нибудь перемазывал, хоть той же кашей или вареньем, такая забавная
милая мордочка становилась у него тогда, прямо как живая, и я его спать с
собой укладывал, и укачивал его, как маленького братишку, и шептал ему
разные сказки прямо в его бархатные тверденькие ушки, и я его любил тогда,
любил всей душой, я за него тогда жизнь бы отдал. И вот он сидит сейчас на
диване, мой бывший самый лучший друг, настоящий друг детства. Вот он
сидит, смеется разными глазами, а я хочу тренировать об него силу удара...
- Ты что, - сказала мама, она уже вернулась из коридора. - Что с тобой?
А я не знал, что со мной, я долго молчал и отвернулся от мамы, чтобы
она по голосу или по губам не догадалась, что со мной, и я задрал голову к
потолку, чтобы слезы вкатились обратно, и потом, когда я скрепился
немного, я сказал:
- Ты о чем, мама? Со мной ничего... Просто я раздумал. Просто я никогда
не буду боксером.