Семейная распря

А теперь расскажу вам в назидание недлинную препотешную семейную историю, какая в вашем счастливом доме, конечно, никогда не случится за всю вашу мирную семейную жизнь.
Нелли Макграф и ее муж Динни считались лучшей парой в Пулбегском приходе. Да было б всем известно, тридцать три года прожили они вместе, а даже не знали, что такое косо поглядеть друг на друга. Гак они и умерли бы, пребывая в этом неведении, если бы однажды в сочельник нелегкая не занесла к ним охотника Джонни. Он думал всучить им связку птиц, которых поймал силком на снегу. И парочку Динни купил у него, а Нелли изжарила их к рождественскому ужину.
Динни, добрый человек, съел свою долю с великим наслаждением, а потом, утерев рот и причмокнув от удовольствия, промолвил:
— Спасибо господу богу и тебе, Нелли. Нежнее и вкуснее этих черных дроздов я в жизни ничего не едал!
— Аминь! Благодари, благодари его. Такими птицами не побрезговал бы сам король. Я говорю, этими серыми дроздами, не так ли, Динни?
— Черными, Нелли,— повторил Динни.
— Ах, Динни,— возмутилась Нелли,— я тебе говорю, они были серые. Уж мне-то не знать, раз я их ощипывала.
— Да нет же, Нелли, я тебя уверяю, это были черные дрозды. Уж мне-то не знать, раз я их покупал.
— Что у меня, глаз нет, что ли? А, Динни?
— Я всегда полагал, Нелли, что есть. Но все равно, есть ли, нет ли, зато уж я-то глазастый, так все говорят.
— Тогда мне очень жаль, Динни, что ты не можешь отличить серого дрозда от черного.
— Если кое-кто рядом со мной,— сказал Динни,— умел бы глядеть глазами, он бы тоже когда-нибудь научился отличать черного дрозда от серого.
— Я не спорю, Динни. Так и знай, спорить я не собираюсь! Но это были серьге дрозды.
— Тут не о чем и спорить,— сказал Динни.— Что правда, то
правда: дрозды были черные.
— Динни,— сказала Нелли,— не гневи бога! Я же говорю тебе, то были серые дрозды.
— Ты сама гневишь бога, Нелли,— возразил Динни.— Я же говорю тебе — они были черные.
— Серые! — кричит Нелли.
— Черные! — кричит Динни.
Тогда Нелли отправляется мыть посуду и начинает вызывающе напевать про себя, а Динни вытаскивает из кармана трубку, начинает растирать для нее табак и тут же принимается насвистывать.
И вот эта пара, которая до того дня худого слова не сказала друг другу и никогда не ссорилась, перестала разговаривать на целый месяц.
Долго ли, коротко ли, как говорят в сказке, но опять подошло рождество. Нелли приготовила себе и Динни отменный ужин, и когда оба, перекрестясь, сели за стол, Нелли как прыснет со смеху.
— Динни, миленький,— говорит она,— ты помнишь, какого дурака мы с тобой валяли в такой же вот вечер год назад?
И Динни тоже ну хохотать.
— Ох, Нелли,— говорит,— и кто бы подумал, что мы станем разыгрывать из себя таких идиотов?
— И все ни из-за чего,— говорит Нелли.
— И все ни из-за чего,— говорит Динни.— Ну и стыд нам! — говорит.— Из-за какой-то несчастной пары черных дроздов. Да будь они прокляты!
— Ох,— говорит Нелли,— все из-за несчастной пары серых дроздов. Да будь они прокляты!
— Нелли, душечка,— говорит Динни, с укоризной глядя на нее,— уж не собираешься ли ты начать все сначала, и все из-за каких-то жалких черных дроздов?
— Вот еще, стану я распинаться ради каких-то паршивых серых дроздов!
— Да приди в себя, Нелли! Ты же не хуже меня знаешь, что это были черные дрозды.
— Сам приди в себя, Динни,— отвечает Нелли.— Сам знаешь, они были серые.
— Черные! — кричит Динни.— Могу побиться об заклад!
— Серые! — кричит Нелли.— Могу побожиться!
Тут Динни начинает свистеть, а Нелли — напевать. И так они опять друг с другом три месяца не разговаривали, пока не пришли соседи и не помирили их.
Долго ли, коротко ли, как говорят в старинных сказках, прошел еще год, и опять наступило рождество. И когда Динни и Нелли, перекрестясь, сели за славный ужин, который приготовила для обоих Нелли, она опять как расхохочется.
— Ты помнишь, Динни,— говорит,— какого дурака мы с тобой валяли в прошлые два рождества?
— Ох-ох-ох, как не помнить,— говорит Динни.— Ну и дурачье!
— Просто шуты гороховые,— говорит Нелли.
— Посмешище, и больше ничего,— говорит Динни.
— Иногда я просто не могу этому поверить,— говорит Нелли.
— Неразумные дети так бы не поступили,— говорит Динни.
— Дети скорей научили бы нас уму-разуму,— говорит Нелли.
— Теперь ты можешь хоть до утра называть этих птиц серыми дроздами, я буду только улыбаться,— говорит Динни.
— Спасибо, Динни,— говорит Нелли,— но зачем же ты будешь улыбаться, если они и в самом деле были серые?
— Ах, Нелли, Нелли! — говорит Динни.— Ты же знаешь, я не хочу с тобой из-за этого спорить, но я утверждаю, что они были черные!
— Я с тобой тоже не собираюсь спорить,— поддакивает
Нелли,— но не станешь же ты опровергать истину. Они оыли серые!
— А кто опровергает истину? — говорит Динни.— Это были черные дрозды, ты сама знаешь.
— Нет, серые,— говорит Нелли.— Сам бы так сказал, если б не уперся.
— Ведь сегодня же святое рождество, Нелли. Надо говорить правду, стыдись! Признайся, что это были черные дрозды, и покончим с этим!
— Ну да, сегодня святое рождество,— отвечает Нелли.— Сам говори правду. Скажи, что они были серые!
— Ради бога, Нелли, не надо ссориться из-за каких-то тощих черных дроздов!
— Это ты сам ссоришься из-за несчастных серых дроздов.
— Ох, ты все больше выводишь меня из терпения. Я говорю, они были черные!
— А я говорю, серые!
— Черные!
— Серые!
Тут Динни поворачивается спиной, вытаскивает трубку и табак и, не притронувшись к ужину, начинает насвистывать. Нелли не обращает на это никакого внимания и тоже берется за чулок, который до этого штопала, и начинает с усмешечкой напевать про себя.
В эту минуту открывается дверь, и — кто бы вы думали — входит? Сам охотник Джонни со связкой птиц на плече. Динни и Нелли так и подскочили и бросились к Джонни. А тот смотрит на одного, на другого и ничего не понимает.
— Джонни,— говорит Нелли,— как я довольна, что ты пришел!
— И я очень доволен, Джонни,— поддакивает Динни,— что ты именно сейчас пришел.
— Да, и ты сейчас увидишь, что за дурень мой муженек.
— Ну да, Джонни, ты пришел как раз вовремя, чтобы наконец дать понять этой женщине, что она такое.
— Скажите, ради бога,— взмолился Джонни, растерянно переводя взгляд с одного на другого,— о чем у вас спор?
— Да о двух серых дроздах, которых мы купили у тебя в такой же вот вечер два года назад,— говорит Нелли.— Поверишь ли, мой муж все время спорит, что это были черные дрозды.
— Ха-ха-ха! — засмеялся Динни.— Если бы ты не услышал это своими собственными ушами Джонни, ты бы не поверил, хоть поклясться мне святым Петром,— эта женщина два года твердит,
что ты продал мне не черных дроздов, а серых. Скажи же ей, что это были черные дрозды, и пусть сама убедится, какой она была дурой.
— Джонни,— попросила Нелли,— скажи ему, этому вот
мужу моему, все как есть скажи, что они были серые. Пусть ему раз навсегда будет стыдно!
— Что за вздор, Нелли, Динни! — воскликнул Джонни.— Я ужасно огорчен, если вы оба все эти два года только и делали, что шумели да спорили, словно нехристи какие-то, и все из-за пары тощих, жалких, костлявых, никудышных скворцов черт бы их побрал!
В старину говорили:
Если бы отец сделал из меня сапожника, всем пришлось бы ходить босиком.