Поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что

В некотором государстве жил-был король, холост-неженат, и была у него целая рота стрельцов; на охоту стрельцы ходили, перелетных птиц стреляли, государев стол дичью снабжали.
В той роте служил стрелец-молодец, по имени Федот; метко в цель попадал, почитай — николи промаху не давал, и за то любил его король пуще всех его товарищей.
Случилось ему в одно время пойти на охоту раным-ранехонько, на самой зоре; зашел он в темный, густой лес и видит: сидит на дереве горлица. Федот навел ружье, прицелился, выпалил — и перешиб птице
крылышко; свалилась птица с дерева на сырую землю.
Поднял ее стрелок, хочет оторвать голову да положить в сумку. И возговорит ему горлица:
— Ах, стрелец-молодец, не срывай моей буйной головушки, не своди меня с белого света; лучше возьми меня живую, принеси в свой дом, посади на | окошечко и смотри: как только найдет на меня дремота, в ту самую пору ударь меня правой рукою наотмашь — и добудешь себе великое счастье!
Крепко удивился стрелок. «Что такое?—думает.— С виду совсем птица, а говорит человеческим голосом! Прежде со мной такого случая никогда не бывало...»
Принес птицу домой, посадил на окошечко, а сам стоит-дожидается. Прошло немного времени, горлица положила свою головку под крылышко и задремала; стрелок поднял правую руку, ударил ее наотмашь легохонько — пала горлица наземь и сделалась душой-девицей, да такою прекрасною, что ни вздумать, ни взгадать, только в сказке сказать! Другой подобной красавицы во всем свете не бывало!
Говорит она добру молодцу, королевскому стрельцу: — Умел ты меня достать, умей и жить со мною; ты мне будешь нареченный муж, а я тебе богоданная жена!
На том они и поладили; женился Федот и живет себе — с молодой женой потешается, а службы не забывает; каждое утро ни свет ни заря возьмет свое ружье, пойдет в лес, настреляет разной дичи и отнесет на королевскую кухню.
Видит жена, что от той охоты весь он измаялся, и говорит ему:
— Послушай, друг, мне тебя жалко: каждый божий день ты беспокоишься, бродишь по лесам да по болотам, завсегда мокрехонек домой ворочаешься, а пользы нам нет никакой. Это что за ремесло! Вот я так знаю такое, что без барышей не останешься. Добудь-ка рублей сотню-другую, все дело поправим.
Бросился Федот по товарищам: у кого рубль, у кого два занял и собрал как раз двести рублей. Принес к жене.
— Ну,— говорит она,— купи теперь на все эти деньги разного шелку.
Стрелец купил на двести рублей разного шелку. Она взяла и сказывает:
— Не тужи, молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее!
Муж заснул, а жена вышла на крылечко, развернула свою волшебную книгу — и тотчас явились перед ней два неведомых молодца: что угодно—приказывай!
— Возьмите вот этот шелк и за единый час сделайте мне ковер, да такой чудный, какого в целом свете не видывано; а на ковре бы все королевство было вышито, и с городами, и с деревнями, и с реками, и с озерами.
Принялись они за работу и не только в час, а в десять минут изготовили ковер — всем на диво; отдали его стрельцовой жене и вмиг исчезли, словно их и не было! Наутро отдает она ковер мужу.
— На,— говорит,— понеси на гостиный двор и продай купцам, да смотри: своей цены не запрашивай, а что дадут, то и бери.
Федот взял ковер, развернул, повесил на руку и пошел по гостиным рядам. Увидал один купец, подбежал и спрашивает:
— Послушай, почтенный! Продаешь, что ли?
— Продаю.
— А что стоит?
— Ты торговый человек, ты и цену уставляй.
Вот купец думал, думал, не может оценить ковра—да и только! Подскочил другой купец, за ним третий, четвертый... и собралась их толпа великая, смотрят на ковер, дивуются, а оценить не могут.
В то время проезжал мимо гостиных рядов дворцовый комендант, усмотрел толпу, и захотелось ему разузнать: про что толкует купечество? Вылез из коляски, подошел и говорит:
— Здравствуйте, купцы-торговцы, заморские гости! О чем речь у вас?
— Так и так, ковра оценить не можем. Комендант посмотрел на ковер и сам дался диву.
— Послушай, стрелец,— говорит он,— скажи мне по правде по истинной, откуда добыл ты такой славный ковер?
— Моя жена вышила.
— Сколько ж тебе дать за него?
— Я и сам цены не ведаю; жена наказала не торговаться, а сколько дадут — то и наше!
— Ну, вот тебе десять тысяч!
Стрелец взял деньги и отдал ковер, а комендант этот завсегда при короле находился—и пил и ел за его столом. Вот он поехал к королю обедать и ковер повез:
— Не угодно ль вашему величеству посмотреть, какую славную вещь купил я сегодня?
Король взглянул — все свое царство словно на ладони увидел; так и ахнул!
— Вот это ковер! В жизнь мою такой хитрости не видывал. Ну, комендант, что хочешь, а ковра тебе не отдам.
Сейчас вынул король двадцать пять тысяч и отдал ему из рук в руки, а ковер во дворце повесил.
«Ничего,—думает комендант,— я себе другой, еще лучше закажу».
Сейчас поскакал к стрельцу, разыскал его избушку, входит в светлицу, и как только увидал Стрельцову жену—в ту ж минуту и себя и свое дело позабыл, сам не ведает, зачем приехал; перед ним такая красавица, что век бы очей не отвел, все бы смотрел да смотрел! Глядит он на чужую жену, а в голове дума за думой: «Где это видано, где это слыхано, чтобы простой солдат да таким сокровищем владал? Я хоть и при самом короле служу и генеральский чин на мне положон, а такой красоты нигде не видывал!»
Насилу комендант опомнился, нехотя домой убрался. С той поры, с того времени совсем не свой сделался: и во сне и наяву только и думает, что о прекрасной стрельчихе; и ест—не заест, и пьет—не запьет, все она представляется!
Заприметил король и стал его выспрашивать:
— Что с тобой подеялось? Аль кручина какая?
— Ах, ваше величество! Видел я у стрельца жену, такой красоты во всем свете нет; все об ней думаю; и не заесть и не запить, никаким снадобьем не заворожить!
Пришла королю охота самому полюбоваться, приказал заложить коляску и поехал в стрелецкую слободу. Входит в светлицу, видит — красота невообразимая! Кто ни взглянет — старик ли, молодой ли,
всякий без ума влюбится. Защемила его зазноба сердечная.
«Чего,—думает про себя,—хожу я холост-неженат? Вот бы мне жениться на этой красавице; зачем ей быть стрельчихою? Ей на роду написано быть королевою».
Воротился король во дворец и говорит коменданту:
— Слушай! Сумел ты показать мне Стрельцову жену—красоту невообразимую; теперь сумей извести ее мужа. Я сам на ней хочу жениться... А не изведешь, пеняй на себя; хоть ты и верный мой слуга, а быть тебе на виселице!
Пошел комендант, пуще прежнего запечалился; как стрельца порешить—не придумает.
Идет он пустырями, закоулками, а навстречу ему баба-яга:
— Стой, королевский слуга! Я все твои думки ведаю; хочешь, пособлю твоему горю неминучему?
— Пособи, бабушка! Что хочешь, заплачу.
— Сказан тебе королевский указ, чтобы извел ты Федота-стрельца. Это дело бы неважное: сам-то он прост, да жена у него больно хитра! Ну, да мы загадаем такую загадку, что не скоро справится. Воротись к королю и скажи: за тридевять земель, в тридесятом царстве есть остров; на том острове ходит олень—золотые рога. Пусть король наберет полсотню матросов — самых негодных, горьких пьяниц, и велит изготовить к походу старый, гнилой корабль, что тридцать лет в отставке числится: на том корабле пусть пошлет Федота-стрельца добывать оленя — золотые рога. Чтоб добраться до острова, надо плыть ни много, ни мало — три года, да назад с острова — три года, итого шесть лет. Вот корабль выступит в море, месяц прослужит, а там и потонет: и стрелец и матросы—все на дно пойдут!
Комендант выслушал эти речи, поблагодарил бабу-ягу за науку, наградил ее золотом и бегом к королю.
— Ваше величество! — говорит.— Так и так — можно наверно стрельца извести.
Король согласился и тотчас отдал приказ по флоту: изготовить к походу старый, гнилой корабль, нагрузить его провизией на шесть лет и посадить на него пятьдесят матросов — самых распутных и горьких пьяниц. Побежали гонцы по всем кабакам, по тракти-
рам, набрали таких матросов, что поглядеть любо-дорого: у кого глаза подбиты, у кого нос сворочон набок.
Как скоро доложили королю, что корабль готов, он в ту же минуту потребовал к себе стрельца:
— Ну, Федот, ты у меня молодец, первый в команде стрелец; сослужи-ка мне службу, поезжай за тридевять земель, в тридесятое царство — там есть остров, на том острове ходит олень—золотые рога; поймай его живого и привези сюда.
Стрелец задумался; не знает, что и отвечать ему.
— Думай—не думай,— сказал король,— а коли не сделаешь дела, то мой меч — твоя голова с плеч!
Федот повернулся налево кругом и пошел из дворца; вечером приходит домой крепко печальный, не хочет и слова вымолвить.
Спрашивает его жена:
— О чем, милый, закручинился? Аль невзгода какая?
Он рассказал ей все сполна.
— Так ты об этом печалишься? Есть о чем! Это службишка, не служба. Молись-ка богу да ложись спать; утро вечера мудренее: все будет сделано.
Стрелец лег и заснул, а жена его развернула волшебную книгу — и вдруг явились перед ней два неведомых молодца:
— Что угодно, что надобно?
— Ступайте вы за тридевять земель, в тридесятое царство — на остров, поймайте оленя — золотые рога и доставьте сюда.
— Слушаем! К свету все будет исполнено. Вихрем понеслись они на тот остров, схватили
оленя — золотые рога, принесли его прямо к стрельцу на двор; за час до рассвета все дело покончили и скрылись, словно их и не было.
Стрельчиха-красавица разбудила своего мужа пораньше и говорит ему:
— Поди посмотри — олень — золотые рога на твоем дворе гуляет. Бери его на корабль с собою, пять суток вперед плыви, на шестые назад поворачивай.
Стрелец посадил оленя в глухую, закрытую клетку и отвез на корабль.
— Тут что?—-спрашивают матросы.
— Разные припасы и снадобья; путь долгий, мало ли что понадобится!
Настало время кораблю отчаливать от пристани, много народу пришло пловцов провожать, пришел и сам король, попрощался с Федотом и поставил его над всеми матросами за старшего.
Пятые сутки плывет корабль по морю, берегов давно не видать. Федот-стрелец приказал выкатить на палубу бочку вина в сорок ведер и говорит матросам:
— Пейте', братцы! Не жалейте; душа—-мера!
А они тому и рады, бросились к бочке и давай вино тянуть, да так натянулись, что тут же возле бочки попадали и заснули крепким сном. Стрелец взялся за руль, поворотил корабль к берегу и поплыл назад; а чтоб матросы про то не сведали—знай с утра до вечера вином их накачивает: только они с перепоя глаза продерут, как уж новая бочка готова—не угодно ль опохмелиться.
Как раз на одиннадцатые сутки привалил корабль к пристани, выкинул флаг и стал палить из пушек. Король услыхал пальбу и сейчас на пристань — что там такое? Увидал стрельца, разгневался и накинулся на него со всей жёсточью:
— Как ты смел до сроку назад воротиться?
— А куда ж мне деваться, ваше величество? Пожалуй, иной дурак десять лет в морях проплавает да путного ничего не сделает, а мы вместо шести лет всего-навсего десять суток проездили, да свое дело справили: не угодно ль взглянуть на оленя — золотые рога?
Тотчас сняли с корабля клетку, выпустили златорогого оленя; король видит, что стрелец прав, ничего с него не возьмешь! Позволил ему домой идти, а матросам, которые с ним ездили, дал свободу на целые шесть лет; никто не смей их и на службу спрашивать, по тому самому, что они уж эти года заслужили.
На другой день призвал король коменданта, напустился на него с угрозами.
— Что ты,— говорит,— али шутки со мной шутишь! Видно, тебе голова твоя не дорога! Как знаешь, а найди случай, чтоб можно было Федота-стрельца злой смерти предать.
— Ваше королевское величество! Позвольте подумать; авось можно поправиться.
Пошел комендант пустырями да закоулками, навстречу ему баба-яга:
— Стой, королевский слуга! Я твои думки ведаю; хочешь, пособлю твоему горю?
— Пособи, бабушка! Ведь стрелец вернулся и привез оленя—золотые рога.
— Ох, уж слышала! Сам-то он простой человек, извести его нетрудно бы — все равно что щепоть табаку понюхать! Да жена у него больно хитра. Ну да мы загадаем ей иную загадку, с которой не так скоро справится. Ступай к королю и скажи: пусть пошлет он стрельца туда — не знаю куда, принести то — не знаю что. Уж этой задачи он во веки веков не выполнит: или совсем без вести пропадет, или с пустыми руками назад придет.
Комендант наградил бабу-ягу золотом и побежал к королю; король выслушал и велел стрельца позвать.-
— Ну, Федот! Ты у меня молодец, первый в команде стрелец. Сослужил ты мне одну службу: достал оленя — золотые рога; сослужи и другую: поди туда — не знаю куда, принеси то — не знаю что! Да помни: коли не принесешь, то мой меч — твоя голова с плеч!
Стрелец повернулся налево кругом и пошел из дворца; приходит домой печальный, задумчивый. Спрашивает его жена:
— Что, милый, кручинишься? Аль еще невзгода какая?
— Эх,— говорит,— одну беду с шеи свалил, а другая навалилася; посылает меня король туда — не знаю куда, велит принести то—не знаю что. Через твою красу все напасти несу!
— Да, это служба немалая! Чтоб туда добраться, надо девять лет идти да назад девять—итого вось-мнадцать лет; а будет ли толк с того—-бог ведает!
— Что же делать, как же быть?
— Молись богу да ложись спать; утро вечера мудренее. Завтра все узнаешь.
Стрелец лег спать, а жена его дождалась ночи, развернула волшебную книгу — и тотчас явились перед ней два молодца:
— Что угодно, что надобно?
— Не ведаете ли: как ухитриться да пойти туда— не знаю куда, принести то — не знаю что?
— Нет, не ведаем!
Она закрыла книгу — и молодцы с глаз исчезли. Поутру будит стрельчиха своего мужа:
— Ступай к королю, проси золотой казны на дорогу — ведь тебе восьмнадцать лет странствовать, а получишь деньги, заходи со мной проститься.
Стрелец побывал у короля, получил из казначейства целую кису золота и приходит с женой прощаться. Она подает ему ширинку и мячик:
— Когда выйдешь из города, брось этот мячик перед собою; куда он покатится — туда и ты ступай. Да вот тебе мое рукоделье: где бы ты ни был, а как станешь умываться — завсегда утирай лицо этою ширинкою.
Попрощался стрелец с своей женой и товарищами, поклонился на все четыре стороны и пошел за заставу. Бросил мячик перед собою; мячик катится да катится, а он за ним следом идет.
Прошло с месяц времени, призывает король коменданта и говорит ему:
— Стрелец отправился на восьмнадцать лет по белу свету таскаться, и по всему видно, что не быть ему живому. Ведь восьмнадцать лет не две недели; мало ли что в дороге случится! Денег у него много; пожалуй, разбойники нападут, ограбят да злой смерти предадут. Кажись, молено теперь за его жену приняться. Возьми-ка ты мою коляску, поезжай в стрелецкую слободку и привези ее во дворец!
Комендант поехал в стрелецкую слободку, приехал к стрельчихе-красавице, вошел в избу и говорит:
— Здравствуй, умница, король приказал тебя во дворец представить.
Приезжает она во дворец; король встречает ее с радостию, ведет в палаты раззолоченные и говорит таково слово:
— Хочешь ли быть королевою? Я тебя замуж; возьму.
— Где же это видано, где же это слыхано: от живого мужа жену отбивать! Каков ни на есть, хоть простой стрелец, а мне он—законный муж;.
— Не пойдешь охотою, возьму силою! Красавица усмехнулась, ударилась об пол, обернулась горлицей и улетела в окно.
Много царств и земель прошел стрелец, а мячик все катится. Где река встретится, там мячик мостом перебросится; где стрельцу отдохнуть захочется, там мячик пуховой постелью раскинется.
Долго ли, коротко ли,—скоро сказка сказывается, не скоро дело делается,—приходит стрелец к большому, великолепному дворцу; мячик докатился до ворот и пропал.
Вот-стрелец подумал-подумал: «Дай пойду прямо!» Вошел по лестнице в покои; встречают его три девицы неописанной красоты:
— Откуда и зачем, добрый человек, пожаловал?
— Ах, красные девицы, не дали мне с дальнего походу отдохнуть, да начали спрашивать. Вы бы прежде меня накормили-напоили, отдохнуть положили, да тогда бы и вестей спрашивали.
Они тотчас собрали на стол, посадили его, накормили-напоили и спать уложили.
Стрелец выспался, встает с мягкой постели; красные девицы несут к нему умывальницу и шитое полотенце. Он умылся ключевой водой, а полотенца не принимает.
— У меня,—говорит,—своя ширинка; есть чем лицо утереть.
Вынул ширинку и стал утираться. Спрашивают его красные девицы:
— Добрый человек! Скажи: откуда достал ты эту ширинку?
— Мне ее жена дала.
— Стало быть, ты женат на нашей родной сестрице!
Кликнули мать-старушку; та как глянула на ширинку, в ту ж минуту признала:
— Это моей дочки рукоделье!
Начала у гостя расспрашивать-разведывать; он рассказал ей, как женился на ее дочери и как царь послал его туда—не знаю куда, принести то—не знаю что.
— Ах, зятюшка! Ведь про это диво даже я не слыхивала! Постой-ка, авось мои слуги ведают.
Вышла старуха на крыльцо, крикнула громким голосом, и вдруг—откуда только взялись! —набежали всякие звери, налетели всякие птицы.
— Гой есте, звери лесные и птицы воздушные! Вы, звери, везде рыскаете; вы, птицы, всюду летаете: не слыхали ль, как дойти туда—не знаю куда, принести то—не знаю что?
Все звери и птицы в один голос отвечали:
— Нет, мы про то не слыхивали!
Распустила их старуха по своим местам—по трущобам, по лесам, по рощам; воротилась в горницу, достала свою волшебную книгу, развернула ее—и тотчас явились к ней два великана:
— Что угодно, что надобно?
— А вот что, слуги мои верные! Понесите меня вместе с зятем на окиян-море широкое и станьте как раз на средине—на самой пучине.
Тотчас подхватили они стрельца со старухою, понесли их, словно вихри буйные, на окиян-море широкое и стали на средине—на самой пучине: сами как столбы стоят, а стрельца со старухою на руках держат. Крикнула старуха громким голосом—и приплыли к ней все гады и рыбы морские: так и кишат! Из-за них синя моря не видно!
— Гой есте, гады и рыбы морские! Вы везде плаваете, у всех островов бываете; не слыхали ль, как дойти туда—не знаю куда, принести то—не знаю что?
Все гады и рыбы в один голос отвечали:
— Нет! Мы про то не слыхивали!
Вдруг протеснилась вперед старая колченогая лягушка, которая уж лет тридцать как в отставке жила, и говорит:
— Ква-ква! Я знаю, где этакое диво найти.
— Ну, милая, тебя-то мне и надобно!—сказала старуха, взяла лягушку и велела великанам себя и зятя домой отнесть.
Мигом очутились они во дворце. Стала старуха лягушку допытывать:
— Как и какою дорогою моему зятю идти? Отвечает лягушка:
— Это место на краю света—далеко-далеко! Я бы сама его проводила, да уж больно стара, еле ноги волочу; мне туда в пятьдесят лет не допрыгать.
Старуха принесла большую банку, налила свежим молоком, посадила в нее лягушку и дает зятю:
— Неси,—говорит,—эту банку в руках, а лягушка пусть тебе дорогу показывает.
Стрелец взял банку с лягушкою, попрощался со старухой и ее дочками и отправился в путь. Он идет, а лягушка ему дорогу показывает.
Близко ли, далеко ли, долго ли, коротко ли—приходит к огненной реке; за тою рекой высокая гора стоит, в той горе дверь видна.
— Ква-ква! —говорит лягушка.—Выпусти меня из банки; надо нам через реку переправиться.
Стрелец вынул ее из банки и пустил наземь.
— Ну, добрый, молодец, садись на меня, да не жалей; небось не задавишь!
Стрелец сел на лягушку и прижал ее к земле; начала лягушка дуться, дулась, дулась и сделалась такая большая, словно стог сенной. У стрельца только и на уме, как бы не свалиться:
— Коли свалюсь, до смерти ушибусь! Лягушка надулась да как прыгнет—перепрыгнула
через огненную реку и сделалась опять маленькою.
— Теперь, добрый молодец, ступай в эту дверь, а я тебя здесь подожду; войдешь ты в пещеру и хорошенько спрячься. Спустя некое время придут туда два старца; слушай, что они будут говорить и делать, а после, как они уйдут, и сам то ж говори и делай!
Стрелец подошел к горе, отворил дверь—в пещере так темно, хоть глаз выколи! Полез на карачках и стал руками щупать; нащупал пустой шкап, сел в него и закрылся. Вот немного погодя приходят туда два старца и говорят:
— Эй, Шмат-разум! Покорми-ка нас.
В ту ж минуту—откуда что взялось!—зажглись люстры, загремели тарелки и блюда, и явились на столе разные вина и кушанья. Старики напились, наелись и приказывают:
— Эй, Шмат-разум! Убери все.
Вдруг ничего не стало—ни стола, ни вин, ни кушаньев, люстры все погасли.
Слышит стрелец, что два старца ушли, вылез из шкапа и крикнул:
— Эй, Шмат-разум!
— Что угодно?
— Покорми меня!
Опять явились и люстры зажженные, и стол накрытый, и всякие напитки и кушанья. Стрелец сел за стол и говорит:
— Эй, Шмат-разум! Садись, брат, со мною; станем есть-пить вместе, а то одному мне скучно.
Отвечает невидимый голос:
— Ах, добрый человек! Откудова тебя бог принес? Скоро тридцать лет, как я двум старцам верой-правдой служу, а за все это время они ни разу меня с собой не сажали.
Смотрит стрелец и удивляется: никого не видать, а кушанья с тарелок словно кто метелочкой подметает, а бутылки с вином сами подымаются, сами в рюмки наливаются, глядь—уж и пусты!
Вот стрелец наелся-напился и говорит:
— Послушай, Шмат-разум! Хочешь мне служить?' У меня житье хорошее.
— Отчего не хотеть! Мне давно надоело здесь, а ты; вижу,—человек добрый.
— Ну, прибирай все, да пойдем со мною! Вышел стрелец из пещеры, оглянулся назад—нет
никого...
— Шмат-разум! Ты здесь?
— Здесь! Не бойся, я от тебя не отстану.
— Ладно!—сказал стрелец и сел на лягушку. Лягушка надулась и перепрыгнула через огненную
реку; он посадил ее в банку и отправился в обратный путь.
Пришел к теще и заставил своего нового слугу хорошенько угостить старуху и ее дочек. Шмат-разум так их употчевал, что старуха с радости чуть плясать не пошла, а лягушке за ее верную службу назначила по три банки молока в день давать. Стрелец распрощался с тещею и пустился домой.
Шел, шел и сильно уморился; прибились его ноги скорые, опустились руки белые.
— Эх,—говорит,—Шмат-разум! Если б ты ведал, как я устал; просто ноги отымаются.
— Что ж ты мне давно не скажешь! Я б тебя живо на место доставил.
Тотчас подхватило стрельца буйным вихрем и понесло по воздуху так шибко, что с головы шапка свалилась.
— Эй, Шмат-разум! Постой на минутку, моя шапка свалилась.
— Поздно, сударь, хватился! Твоя шапка теперь за пять тысяч верст назади.
Города и деревни, реки и леса так и мелькают перед глазами...
Вот летит стрелец над глубоким морем, и гласит ему Шмат-разум:
— Хочешь—я на этом море золотую беседку сделаю? Можно будет отдохнуть, да и счастье добыть.
— А ну, сделай! —сказал стрелец и стал опущаться на море.
Где за минуту только волны подымалися—там появился островок, на островку золотая беседка. Говорит стрельцу Шмат-разум:
— Садись в беседку, отдыхай, на море поглядывай; будут плыть мимо три купеческих корабля и пристанут к острову; ты зазови купцов, угости-употчевай и променяй меня на три диковинки, что купцы с собой везут. В свое время я к тебе назад вернусь!
Смотрит стрелец—с западной стороны три корабля плывут; увидали корабельщики остров и золотую беседку:
— Что за чудо!—говорят.— Сколько раз мы тут плавали, кроме воды, ничего не было, а тут—на поди!—золотая беседка явилась. Пристанемте, братцы, к берегу, поглядим-полюбуемся.
Тотчас остановили корабельный ход и бросили якори; три купца-хозяина сели на легкую лодочку и поехали на остров.
— Здравствуй, добрый человек!
— Здравствуйте, купцы чужеземные! Милости просим ко мне, погуляйте, повеселитесь, роздых возьмите: нарочно для заезжих гостей и беседка выстроена!
Купцы вошли в беседку, сели на скамеечку.
— Эй, Шмат-разум!—закричал стрелец.—Дай-ка нам попить-поесть.
Явился стол, на столе вина и кушанья, чего душа захочет—все мигом исполнено! Купцы только ахают.
— Давай,—говорят,—меняться! Ты нам своего слугу отдай, а у нас возьми за то любую диковинку.
— А какие у вас диковинки?
— Посмотри—увидишь!
Один купец вынул из кармана маленький ящичек, только открыл его—тотчас по всему острову славный сад раскинулся и с цветами и с дорожками, а закрыл ящичек—и сад пропал.
Другой купец вынул из-под полы топор и начал тяпать: тяп да ляп—вышел корабль! Тяп да ляп—еще корабль! Сто разов тяпнул—сто кораблей сделал, с парусами, с пушками и с матросами; корабли плывут, в пушки палят, от купца приказов спрашивают... Натешился он, спрятал свой топор—и корабли с глаз исчезли, словно их и не было!
Третий купец достал рог, затрубил в один конец—тотчас войско явилося: пехота и конница, с ружьями, с пушками, с знаменами; ото всех полков посылают к купцу рапорты, а он отдает им приказы: войска идут, музыка гремит, знамена развеваются... Натешился купец, взял трубу, затрубил с другого конца—и нет ничего, куда вся сила девалася!
— Хороши ваши диковинки, да мне не пригодны!—сказал стрелец.—Войска да корабли—дело царское, а я простой солдат. Коли хотите со мной поменяться, так отдайте мне за одного слугу-невидимку все три диковинки.
— Не много ли будет?
— Ну как знаете; а я иначе меняться не стану! Купцы подумали про себя: «На что нам этот сад,
эти полки и военные корабли? Лучше поменяться; по крайней мере, без всякой заботы будем и сыты и пьяны». Отдали стрельцу свои диковинки и говорят:
— Эй, Шмат-разум! Мы тебя берем с собою; будешь ли нам служить верой-правдою?
— Отчего не служить? Мне все равно—у кого ни жить.
Воротились купцы на свои корабли и давай всех корабельщиков поить-угощать:
— Ну-ка, Шмат-разум, поворачивайся! Перепились все допьяна и заснули крепким сном.
А стрелец сидит в золотой беседке, призадумался и говорит:
— Эх, жалко! Где-то теперь мой верный слуга Шмат-разум?
— Я здесь, господин! Стрелец обрадовался:
— Не пора ли нам домой?
Только сказал, как вдруг подхватило его буйным вихрем и понесло по воздуху.
Купцы проснулись, и захотелось им вылить с похмелья:
— Эй, Шмат-разум, дай-ка нам опохмелиться! Никто не отзывается, никто не прислуживает.
Сколько ни кричали, сколько ни приказывали — нет ни на грош толку.
— Ну, господа! Надул нас этот маклак. Теперь черт его найдет! И остров пропал, и золотая беседка сгинула.
Погоревали-погоревали купцы, подняли паруса и отправились, куда им было надобно.
Быстро прилетел стрелец в свое государство, опустился возле синего моря на пустом месте.
— Эй, Шмат-разум! Нельзя ли здесь дворец выстроить?
— Отчего нельзя! Сейчас готов будет.
Вмиг дворец поспел, да такой славный, что и сказать нельзя: вдвое лучше королевского. Стрелец открыл ящичек, и кругом дворца сад явился с редкими деревьями и цветами.
Вот сидит стрелец у открытого окна да на свой сад любуется—вдруг влетела в окно горлица, ударилась оземь и оборотилась его молодой женою. Обнялись они, поздоровались, стали друг друга расспрашивать, друг другу рассказывать. Говорит стрельцу жена:
— С той самой поры, как ты из дому ушел, я все время по лесам да по рощам сирой горлинкой летала.
На другой день поутру вышел король на балкон, глянул на сине море и видит—на самом берегу стоит новый дворец, а кругом дворца зеленый сад.
— Какой это невежа вздумал без спросу на моей земле строиться?
Побежали гонцы, разведали и докладывают, что дворец тот стрельцом поставлен, и живет во дворце он сам, и жена при нем. Король пуще разгневался, приказал собрать войско и идти на взморье, сад дотла разорить, дворец на мелкие части разбить, а самого стрельца и его жену лютой смерти предать.
Усмотрел стрелец, что идет на него сильное войско королевское, схватил поскорей топор, тяп да ляп — вышел корабль! Сто разов тяпнул — сто кораблей сделал. Потом вынул рог, затрубил раз — повалила пехота, затрубил в другой—повалила конница.
Бегут к нему начальники из полков, с кораблей и ждут приказу. Стрелец приказал начинать сражение; тотчас заиграла музыка, ударили в барабаны, полки
двинулись; пехота ломит королевских солдат, конница догоняет, в плен забирает, а с кораблей по столичному городу так и жарят пушками.
Король видит, что его армия бежит, бросился было сам войско останавливать—да куда! Не прошло и полчаса, как его самого убили.
Когда кончилось сражение, собрался народ и начал стрельца просить, чтобы взял в свои руки все государство. Он на то согласился и сделался королем, а жена его королевою.