Горошек и Золушка

В самой глубине Чехии, в одной деревне, жил мужик хуторянин. Женился он на богатой, но жена его оказалась такой лентяйкой, что дошли они до последней бедности, до горькой нужды. А при этой-то горькой нужде было у них семеро сыновей. Сыновья подросли, кончили школу и разбрелись по белу свету—дескать, чего нам дома оставаться!
— Ну, не хотите — уходите!
Шестеро сыновей ушли, а седьмой сын Гонза остался дома помогать по хозяйству. Мать с досады и с горя померла, и зажил мужик вдвоем с Гонзой. Из-за их бедности ни одна батрачка к ним не шла жить, — так что Они сами все делали. Была у них пара кобыл некованых, коровы были да несколько коз и овец. Как только земля показывалась,
Гонза выгонял скотину на пастбище. Старик пахал, Гонза помогал. Так и шел год за годом. В страду нанимали работницу. Для этого занимали деньги у еврея, а вместо процентов каждый день наливали ему кувшин парного молока.
Гонзе было уже двадцать два года. Каждое утро он в*ы-гонял скотину на луг, пускал ее пастись, а сам убегал в лес по грибы. А отец тем временем пахал. В полдень старый Горошек разводил костер, ставил на два камня глиняный горшок, варил грибную кашу и в золе пек картошку. Гонза обедал с ним, а потом опять уходил в лес.
Как-то пошел Гонза в лес и видит: на опушке девушка травы и ягоды собирает. Она заговорила с Гонзой, он пожаловался на свею бедность. С тех пор стала она ему часто встречаться; поговорят, бывало, и разойдутся, она — в чащу, он — на луг.
Вот однажды обедали отец с сыном в поле. Отец налил грибную кашу в деревянную миску, поставил ее себе на колени, и они с Гонзой принялись за еду. Тут подходит к ним какая-то старуха, а с нею та самая девушка. Бабка просит мужика:
— Не дашь ли и мне поесть, батюшка?
— Таких много набежит! Ничего я вам не дам. Мне все трудом достается.
А Гонзик говорит:
— Что же вы так серчаете, батюшка? Почему бы и не поделиться с ними? Вот вы хоть и трудитесь, а все равно ничего у вас нет.
Встал он, да и подал этим женщинам горшок с кашей. Они уселись на меже, взяли в руки щепочки и все до крошечки съели. Вот старик доел кашу, потянулся к золе за картошкой. Гонзик выгреб картошку, положил отцу в миску. Но в золе еще много картошек осталось, он и отдал их старушке — пусть, мол, полакомится. Бабка с девушкой поели и говорят друг дружке; .
— А молодому-то больше будет в делах удачи, — он не жадный.
Старик разозлился и улегся на полосу клевера, где лошади паслись. Гонза пошел к скотине на луг. Когда старик проснулся и снова взялся за плуг, Гонза был уже в лесу. Дома-то к ужину ничего нет, надо, думает, собрать еще грибов. И столько попалось ему хороших белых, сроду еще такой удачи не было. «Ну, думает, сегодня мы сварим кашу погуще».
Солнышко уж склонялось к горе, старик допахал, накосил вики, навил ее на телегу. А колеса-то тяжелые: четыре цельных кругляша, от ствола отпиленных, только обручами схвачены. Скрипит телега на разные голоса. Пришел Гонза, принес мешок грибов, закинул горшок в клевер и погнал скотину домой. Задал кобылам корму, привязал коров, коз и овец в другом хлеву запер. Старый Горошек взял подойник и пошел доить. Потом развел огонь под таганком, на воле, и стал готовить ужин: картошку в золу положил, похлебку варит, слил молоко из подойника в кадку. От всех коров собрал, а молока совсем мало — на донышке.
Теперь заходит к ним в горницу какая-то девушка с корзинкой за спиной, спрашивает, не нужна ли работница. Старый Горошек говорит:
— Рад бы взять тебя, милая, да ведь у нас никто не заживается, мы люди бедные, денег у нас нет.
Старику-то, понятно, хотелось, чтоб в доме была женщина. Ему надоело коров доить, а Гонза — и вовсе этого не умел. Гонза, как увидел дивчину, сейчас же узнал ее — это и была та самая, с которой он разговаривал в лесу и которую угощал на поле грибной кашей. Только одета она была по-другому. Стал уговаривать .отца:
— Найми! Нам работница нужна. Ведь мне уже двадцать два года, а хожу такой грязный, что все надо мною смеются. Каждый день таскаю эту солдатскую куртку. Всякий надо мной куражится.
—- Ну, оставайся, но заплатить тебе сможем только после жатвы, когда уберем хлеб. Девушка с радостью согласилась.
— Жить, — говорит, — мне негде, и смерть меня не берет, одно спасение — где-нибудь наняться.
Старый Горошек спрашивает:
— Как тебя звать?
— Мне и сказать стыдно, имя у меня больно грубое. —- Да чего стесняешься, имя как имя. Ведь надо же
тебя как-нибудь называть.
— Золушкой меня зовут.
Старик сдвинул шапку на затылок:
— Золушка, Золушка... Слыхивал я когда-то про Золушку... Та удачливая была, из ничего всего добилась.
Позвали они Золушку ужинать с ними. Она села рядом с Гонзой, и ему никогда еще так вкусно не елось, как в этот раз.
После ужина она прибрала горницу, коровам и лошадям корм задала. Уселись на крылечке. Горошку покурить хочется, да и Гонзе тоже, а табака — ни крошки. Сидят головы повесили. Она и спроси:
— Чего это вы нахохлились, как мокрые куры?
Они старые трубочки свои знай повертывают в руках, продувают. Золушка сорвалась и вскоре вернулась с большим узелком табака. Крошатка свежая, вот счастье-то! Оба задымили вовсю. Старик Горошек говорит ей:
— Будь у нас в доме полной хозяйкой. А Гонза поддакивает.
Посидели. Потом Гонза спрашивает:
— Ну, где кто спать будет? У нас ни кровати, ни перинки, ничегошеньки нет!
Золушка говорит:
— Я лягу спать в хлеву, там соломы много. Пожелали друг другу доброй ночи, батрачка пошла в
конюшню, мужики в горницу, легли у стола на лавку.
Старик снял куртку, улегся на один бок, Гонза — на другой.
Утром старик вышел в сени, а там — полон ушат молока стоит. Коровы и козы уже подоены. Он и руки врозь — что такое? А Гонза говорит:
— Видите, батя, какое счастье к нам в дом пришло, теперь сможем кой-какой грошик отложить.
Вот приходит еврейка, принесла большую крынку:
— Сегодня налейте полную.
Старый Горошек не знает, как и взяться. Гонза зовет:
— Ну-ка, новая хозяйка, налей ты.
Налила, а ничуть не заметно: в ушате словно и не убавилось. Старик с Гонзой просто не знают, куда девать молоко, так его много. Решили только вершки снимать. На потолке — кадушки, лоханки кучей свалены. Золушка перемыла их, выскребла. Доила два раза в день и ставила молоко в тепло.
Гонза только досадовал, что у нее такое имя нехорошее.
— Деревенские смеяться над нами будут. А она отвечает:
— Об этом не тужи, придет время, будет у меня другое имя.
Так проходил день за днем. Гонза гонял скотину на выгон, старик пахал, а новая хозяйка все по дому делала. Старик повеселел. И молока все больше прибавлялось.
— Что, — дескать,—со сметаной-то делать будем?
— В субботу собью ее, пусть в доме будет масло.
В субботу разыскала она старую маслобойку, выпарила ее, и стали они втроем пахтать. Три раза пришлось ей в маслобойку сметану наливать! Промыла, сложила — масла полна кадушка! Старик просто в недоумение пришел, глазам не верит.
Хватились, — а соли-то мет. Она достает из кармана монету, подает Гонзе — деньги какие-то не наши, он таких и не видывал никогда—и говорит:
— Сходи купи пять фунтов соли.
Гонза принес, она тут же высыпала соль на стол, взяла топорик, потолкла ее обушком. Взвесила масло — тридцать фунтов. Старик чуть с ума не сошел — что только в доме творится! Снесла масло на погреб, чтоб застыло, а вечерком, дескать, как отдохну, отнесу его в город, продам. Гонза взял мел, стал считать, сколько выручит, даже и сосчитать не смог.
— Теперь нужна мне корзинка, в чем понести.
Гонза сейчас же побежал, приволок травяную корзину. Старик за голову схватился:
— Да ты что, спятил, что ли, это ведь корзина травяная, а не для масла! Вот видишь, — говорит он Золушке,— у нашего Гонзы не все дома.
Та хохочет, а Гонза повернулся, схватил в сенях со шкафа лукошко и прямо вместе с наседкой притащил в горницу.
— Ну, это человек блажной! Не мучь уж его, а то он совсем очумеет, видишь—мечется, ровно угорелый. На чердаке висит корзинка, еще от старухи осталась, сходи сама.
Но Гонза не мешкает, сам побежал на чердак, принес корзинку. Золушка открыла ее, а там полно мышиных гнезд. Побежала во двор, в навозной жиже ее вымыла, на речке выполоскала и несет в горницу чистую корзинку.
— Теперь, — дескать, — дайте мне под масло лоскут чистого миткаля.
— Да что ты, милая, какой там у нас миткаль. Рубашек и тех нет. С тех пор как старуха померла, в доме белья ни ниточки не осталось.
Золушка завернулась, никому ни слова не сказала и мигом принесла подмышкой сверток белого миткаля. Оторвала три куска, чтоб масло завернуть, остаток убрала.
А Гонза наш так и вьется вокруг Золушки:
— Не откажи, — говорит, — сшей мне из этого куска рубашку в воскресенье погулять. Ведь все парни рубашки носят и смеются надо мной, что у меня даже и рубашки нет.
— Ладно, ладно, вот погоди, продам масло, что-нибудь уж тебе сварганю.
Под вечер отправилась она в город, а через час ворочается и высыпает на стол кучу грошей. Старый Горошек чуть не рехнулся. Столько денег! Хочет отдать Золушке за миткаль-то, а та не берет:
— Не надо, не надо, после отдадите, когда побогаче будете.
А в тот вечер, когда Золушка ушла в город, приковыляла к их дому какая-то старушка:
— Пустите, люди добрые, переночевать. Могкет, и хлеба кусочек подадите, не ела ничего.
А старый Горошек, с тех пор как заимел ловкую работницу, которая умела изо всякой беды его вывести, уж не ворчал, как бывало раньше.
— Гонзик, дай ей чего-нибудь поесть, небось с голоду не помрем, обойдемся.
И старушка немедля вошла в их дом, да так смело, как будто всю жизнь у них жила, все знает, куда как идти.
— А чья же вы будете, откуда?
— Я Золушки вашей бабушка.
— А, вот что, — говорит Горошек. — Ну, она девушка толковая, сноровистая, а как за работу берется, все у нее спорится, хотелось бы мне, чтоб сын с нею обручился. Я-то за женой получил тысячи несметные, да что толку, глупа она была и ленива, все прахом пошло. Так что если бы только Золушка с моим Гонзой обручилась, — уж как бы я рад был!
Бабушка за это так и ухватилась:
— Я не против, не против.
Через час пришла Золушка, высыпала на стол деньги, старик чуть не сбесился от радости. Ну, ладно. Вот Золушка и говорит:
— Завтра воскресенье, надо к завтрему сшить рубашки.
Зажгла плошку, Гонзу посадила из миткаля нитки дергать. Это по бедности так делают! Он нашел в окне три ржавые иголки, почистил их золой, и бабка с девкой уселись
шить, торопятся как сумасшедшие. Мужики уж давно уснули, а они все шьют да шьют. Утром отец с сыном проснулись, — возле каждого лежит по рубашке с завязочками — это тесемки такие, их в дырочки продергивают и завязывают.
Старик говорит:
— Золушка, свари что-нибудь на завтрак, а мы с Гон-зой пока сходим травы накосим, на межах много ее осталось. Эта неделя удачная была,- хочу сегодня справить воскресенье, пахать не поеду.
Вернулись мужики с поля, их ждал горшок кофе. Старый Горошек не пил его с тех пор, как жена померла.
— А хлеба-то у нас нет!
— Об этом не беспокойтесь, — говорит бабка, — и высыпает из передника на стол кучу плюшек с маком. Горошек уж сколько лет во рту крошки ситного не имел, а Гонза и подавно. Уписывали их с таким смаком, что глаза на лоб лезли. Старик все выспрашивает у Золушки, откуда она на все деньги берет.
— Об этом не беспокойтесь, это моя забота, а вы кушайте и пейте, и ты, Гонзичек, тоже кушай.
Наелись наши Горошки до отвалу. Теперь Гонза и говорит:
— В восемь часов начнется ранняя обедня, она не долгая. Были бы у меня штаны хорошие, безрукавочка, да сви-тавская куртка, пошел бы и я к ранней.
Времени семь часов. Золушка шмыг в дверь, и не успели опомниться, как она несет хорошие кожаные штаны, красную безрукавку с большими пуговицами, черную широкую шляпу, красный шейный платочек и красивую шерстяную свитавскую куртку. Это в старину так одевались, нынче этого уже не носят. Гонза нарядился.
— Теперь, — говорит, — пойду к ранней. А сам все возле Золушки вертится.
— Что это ты, — дескать,— все ко мне жмешься?
— Переоденься и пойди со мною.
Золушка только и ждала, чтобы он ее пригласил, повернулась и в минуту принарядилась, взяла в руки какую-то книжку, обернутую в белый платочек.
— Ну, пойдем, — говорит Гонзику.
Пошли вместе через всю деревню до самого города, до костела. Никто их и не узнал, глазеют из всех окон: «Какая красивая парочка! Да кто же этот рослый молодец?
Какая такая нарядная барышня рядом по левую руку вы? ступает?» Обгоняют их, в лицо заглядывают:
— Да это молодой Горошек с молодою хозяйкою.
А Гонза чинно так вышагивает и весело дымит своею трубочкой. Подошли к костелу, — сунул трубку в карман, снял шляпу, вошел и стал в толпе, среди других мужчин. Золушка осталась на паперти.
Почему она не вошла вместе с ним? А вот почему: злые волшебницы украли ее у матери, когда она еще не была окрещена, и зачаровали. Вот отчего ей и нельзя переступать порог костела. Такую дивыо бабу можно узнать по тому, что она никогда не танцует весь круг, а только полкруга.
Гонзе отец сказал, чтоб насильно Золушку не тянул и что это дело после можно поправить.
Служба окончилась. Гонза вышел. Было у него в кармане несколько грошей, зашел с Золушкой в трактир. Степенно, как старый, выступает, велел налить себе кружку пива, а для Золушки бутылку вина заказал. Закусили кое-чем, он заплатил пять грошей, и весело отправились домой. Вокруг Золушки уж много молодцев вертелось, похваливали ее — мол, как вы одеты к лицу, и всякие такие слова, так что на обратном пути Гонза вел ее за руку, чтобы не отбил кто.
Вернулись домой, а там уже еда приготовлена, ситный хлеб. К обеду, дескать, будет мясное. Старушка говорит:
— Я все могу кушать, кроме одной только свинины. Дивьям бабам этого нельзя, они до свинины и не дотрагиваются.
Горошек дал Гонзе денег, послал его купить говядины. Всем так и манилось поесть убоинки — ведь с тех пор, как в прошлом году издохла у них старая коза, они мяса и не нюхали. Как принес Гонза говядину, сейчас же сварили ее на воле, в печурке из необожженных кирпичей. Пообедали, прибрались, Золушка принесла табака, старый Горошек закурил свою трубочку и чинно повел бабушку по своим полям. Покуривает и рассказывает ей, сколько горя натерпелся через свою ленивую жену, как трудился всю свою жизнь, как убежали от него шестеро сыновей и только один Гонза остался ему утешением, мыкает с ним вместе горе и нужду.
— Если Гонза на толковой девушке женится, передам ему весь хутор. Пусть только долг еврею выплатит.
Осматривает он свои поля, видит: рожь уже поспевает. Что ж теперь делать? Бесплатно никто не пойдет подсоблять, а залезать в новые долги неохота.
Старуха и говорит ему:
— Ты, Горошек, не тужи, ни о чем не печалься, нонешний год хорошо со жнитвом управишься. Отбей косы, а завтра весело за работу примемся.
Горошек отбил косы и говорит:
— Вы, бабы, наготовьте на завтра еды, пышек каких-нибудь, лепешек, а я пойду искать помочанок, в горсти укладывать.
А старая ему:
— Не ходи, я одна за двух управлюсь.
«Мыслимо ли дело, — думает Горошек, — это дело невозможное». А в поле увидал, что и впрямь она за двоих поспевала. Гонза пошел передом, а старик приотстал сзади, чтоб на конце ряда им разойтись, пятки не подрезать. Вот Гонзик косит, прокосил ряд, а старуха уже все за ним подобрала, идет подбирать за стариком. Старик дошел до конца, наточил косу бруском, начал новый ряд, кусок прошел, оглянулся — а за ним какая-то красивая молодайка подбирает. «Ладно, думает, подбирай, подбирай, накормлю тебя за это». С часок косили они так, старик прошел конец, поглядел:
— Эге, как оно у нас нынешний год быстро идет, просто удивление! И зыбки ныне какие толстые!
Это у нас, когда рожь подбирают, такими горстями укладывают, вроде люльки, в какой детей качают: так и называются — зыбки.
Гонзик разошелся по своему ряду, размахался, вдруг видит перед собою двух молодаек: одна косит, другая подбирает. И вспомнил свою Золушку:
— Эх, принесла бы она сейчас девятку! Девятка — это? завтрак в девять часов.
И только он подумал, а их молодая хозяюшка Золушка тут как тут, несет большой жбан питья, полную корзинку хлеба и зовет:
—- Батюшка, Гонзичек, завтракать! И все, кто тут есть, идите.
Гонза воткнул свою косу в землю, а старик свою в рожь закинул и бегут, радуются, что молодая хозяйка принесла девятку. И эти три новые молодайки притиснулись, старик их и не знает, кто такие, но ни слова не сказал, рад был тому, что подсобили. Взял большую лепешку, поделил всем на равные доли, съели все под метелочку.
Встал Горошек и не вспомнит, где косу оставил, так наелся и напился. Впервые за свою жизнь в уме маленько тронулся. Он рассчитывал, что рожь будут косить три дня, ' а тут к обеду все поле кончили. У него просто ум за разум зашел — растерялся от радости. Теперь смотрит — дождь собирается. Он затужил:
— Эх, вымокнет! Такая нынче рожь прекрасная, ее больше ста крестцов будет. Жалко ее в поле оставлять!
А что у него соломы нет, перевясла не из чего сделать, он и позабыл. Его плохонькая тележка никуда не годилась, сбегал в деревню, занял у зятя две телеги. Тут только и хватился:
— А перевясла-то! Перевясел нет! А бабушка говорит:
— Ничего! Не успеешь опомниться, перевясла будут сделаны!
Пошла, отворила ворота риги, выбросила несколько охапок соломы и навила перевясла. А эти три бабенки после полудня исчезли, шут их знает куда девались! Зовет мужик Золушку, чтобы шла помогать. А как приехал он в поле, там уже два ряда снопов связано. Гонзик с Золушкой принялись носить снопы, на телегу укладывать. Старик грядки налаживает. Наложили огромный воз и поехали прямиком через все межи, нигде не зацепили, не перевернули. Старик на передке сидит, Гонза сзади бежит, поддерживает. Укладывают в ригу, старик толкует:
— Две бабы не справятся, надо еще принанять.
Да где уж теперь искать работниц, поехали обратно в поле, а там уже все связано! Старик за голову схватился, а Золушка кричит:
— Живей, живей, пошевеливайтесь, к вечеру дождь пойдет, как бы не промокло у нас!
К вечеру все благополучно убрали, никто даже и поесть не успел. Теперь-то уж все проголодались. Золушка говорит:
— Сегодня, мужики, мы вам ужин сварим получше. Сварила новомодный кофе, принесла каравай, комок
масла в полфунта. Старику это все по вкусу, уплетает за обе щеки. Гонза тоже. Он и говорит:
— Эх, всю бы жизнь так! И чтоб в работе всегда был такой порядок.
А Золушка отвечает:
— Если будешь умницей, ни о чем не будешь спрашивать, любопытничать, так оно и будет. Только с вопросами не приставай. Не будь настырным.
Утром старик приходит с поля, от радости руки потирает:
— Ну, ребятки, пшеница поспела! И хороша же уродилась! Вдвое больше будет, чем в те годы. Да одно плохо — погода ненадежная, так на дождь и тянет, быстрее надо убрать, а косарей-то, косарей где взять?
— Да вы бросьте, не тужите об этом, — говорит Золушка, — все уберем во-время.
Весь день косили пшеницу, харчей много было, ели-пили досыта, хорошо выкосили. Старик от радости себя не помнил, как все ладно получается и сколько пришло дешевых работниц, за здорово живешь помогают. Опять те же молодайки, что рожь косили. Любопытно ему: кто они такие? Просит Гонзу:
— Спроси, — дескать, — у Золушки, где она их наняла.
А Золушка в ответ:
— Передай отцу, чтоб никогда ни о чем не спрашивал. Дело идет, довольно с него и этого.
Старик больше и не стал выпытывать, ему-то что до этого — ведь платила-то им Золушка. Пшеницы собрали двести крестцов, это по старому счету, тогда еще в крестце было шестнадцать снопов. До вечера все убрали, свезли. . Каждый день сытно ели, всякий раз что-нибудь иное — такой в старину был крестьянский обычай. И старый Горошек доволен был. Ведь он, как наестся да напьется, всегда веселый.
Немного погодя и ячмень созрел. И рожь и пшеница хорошо уродились, а ячмень-то и того удачнее. И убрали его тоже хорошо. Всего много. Старая большая рига пол-ным-полна. А овес куда девать? Горох?* Стало быть, молотить надо.
Старый Горошек чешет в затылке:
— Где же молотильщиков-то взять? А Золушка ему сейчас же:
— Об этом не тужите! Обмолотим.
— Ну, если так, ладно.
Старик приготовил несколько цепов, связал крепкими веревками, стал с Гонзой на ток. Начали они в два цепа бить, ну, это лад невеселый! Вдруг видят: откуда ни возь-

мись, встали с ними две девушки, и пошло так это ладно, в четыре удара: с пи р-р о-г а-ми, с пи р-р о гг а-м и, р р а-т а-т а-т а. Ну, такой лад старику по сердцу. Золушка с бабушкой за это время приготовили хороший завтрак. В девять часов Золушка вышла на крыльцо, зовет:
— Гонза, батюшка, идите сюда! И тех двоих женщин зовите.
Подали на стол хлеба, сыру и пива каждому, кто сколько хотел. Старый поел в охотку и опять помчался молотить. Семьдесят пять лет старику, а еще не хворый, дюжий — видно, грибная каша на пользу ему шла. Отмолотился за несколько дней, о харчах не заботился, все ему было готовенькое. Первым делом насыпал мешок зерна:
— На, Гонза, свези в город, продай, хозяюшке нашей заплатим, девушка хорошая, надо ей отдать, расплатиться.
Старик зерно провеял, на ветру очистил. Сколько было крестцов, столько вышло и четвериков. Все рассчитал, что куда. Сто мешков продал. Пекарь заплатил ему за мешок на пятьдесят грошей больше, чем прочим, — такое хорошее зерно было.
Стал Горошек с Золушкой рассчитываться.
— Сколько ты истратила?
— Нет, нет, ничего мне не надо, это я все любя угощала вас. Прошу у вас только одно вознаграждение.
— Какое же?
— Гонзика!
«Эге, думает, вода на мою мельницу!»
— От всей души буду рад! Ты, девка, мне полюбилась. Бери его себе! У меня все неудачи да горе было, а вам, видно, повезет.
Она уже пятую неделю у них жила. А Старостин Антонин уж пронюхал обо всем и завидовал Гонзе, — уж больно хороша девка-то. Заподумывал, как бы отбить ее.
Зерно продали удачно, покончили с этим делом, вот Гонзик и говорит:
— Что это как мы спим нехорошо, на лавках валяемся — ни кроватей у нас, ни перин.
Сильно огорчался этим. А старый Горошек ему:
— Эх, сынок! Да где же нам сразу столько пера набрать? Во дворе две-три курицы кудахчут, гусей и в помине не осталось.
Старая бабушка их слушает:
— Да ты,. Гонзик, насыпь зерна во дворе! Слышишь, за деревней гуси гогочут, большая стая; мы их ощиплем, вот и будет перо.
Не успела слова вымолвить, Гонзик уже бежит, влез на амбар, сыплет зерно и кличет:
— Тега, тега, тега!
Поднялось гусей с пруда несметное множество, прилетели во двор и ну клевать. А бабушка говорит:
— Отвори ворота риги.
Гонза отворил, бабушка пошла в ригу, а гуси все за ней. Золушка с бабушкой и давай ощипывать их одного за другим — пощиплют и отпустят на волю. Большую кучу перьев нащипали. Старик надивиться не может:
— Вот так чудо! Ну и бабы!
— Это, — дескать,— батюшка, ничего! Что скажете, все сделаем.
Как выпустили с колен последнего- гуся, старика опять забота берет — где взять чехлы да наволоки. Бабушка недолго думала, после обеда отправилась в город и принесла оттуда подмышкой сверток печатного ситцу. Нашили чехлов. Перо с диких гусей мелкое — оно не дерет. Сделали шесть перин на две большие кровати. Гонза просит:
— Батюшка! Приведите в порядок те две кровати, что на чердаке валяются, поставим их!
Горошек взял горбыли, починил кровати. Золушка обтерла их, настелила горой под самый потолок. Старик рад — надоело и ему на жесткой лавке лежать.
Вечером им уж не терпится — каково будет на новых постелях спаться. Старик лег на одну, Гонза—на другую, и Золушку к себе взял. Целовались до самого утра. Баловался он с ней, конечно, тут смеяться нечему — люди живые. Опьянел парень от счастья, Золушка стала для него еще краше. И она разгорелась, как огонь, ведь ни с кем еще не любилась.
В деревне староста тоже собрал богатый урожай и объявил, что будет праздновать славные дожинки. И молодых и старых, и бедных и богатых — всех пригласил на свой двор; еду ставил он, а пиво, вино—гости. Его Антонину приглянулась Золушка, я уже про это рассказывал, так что позвали и Гонзика, да и Золушку тоже. А собирались на до-'жинки после вечерни, в третьем часу.
Золушка обо всем об этом ничего не знала. Так вот, когда пообедали, Гонза и говорит ей:
__ Слышь-ка, нам с тобой надо собираться на гулянку
к старосте. Там будут славные дожинки.
Золушка согласна.
— Отчего ж не пойти? Одна я не пошла бы, но раз идешь ты, пойду и я. Но и ты без меня не ходи никуда. Если будем друг без дружки куда собираться, погубим наше счастье.
Гонзик умылся, переоделся, нарядился, вычистил хорошенько свою пенковую трубку, чтобы блестела; Золушка тоже собралась, взялись они за руки и пришли к старосте на двор чуть не первые.
А за столом под могучею липой уже сидит кое-кто из соседей. Они сейчас же весело поздоровались с Гонзиком, наперед угостили его пивом и молодой его хозяюшке улыбаются; ведь нет в деревне ей ровни—такая красавица. Тотчас усадили их за стол.
— Ну вы, Горошки, нонешний год сильно поправились хозяйством. Какие толстые зыбки-то собрали, таких и старики не упомнят.
Пришли музыканты с шарманкой, со скрипкой, с цитрой, заиграли как водится. Молодежь сбежалась после вечерни. Первым пошел в круг Старостин сынок, схватил Золушку, протанцевал с нею три танца и весь вспотел. «Запарился, больше, говорит, не пойду с ней плясать»; — так она его загоняла. Отец видел это и говорит:
— Садись, Тонда! Тебе за этой дивчиной не угнаться. Был там еще один Войнар, бывалый такой парень. Этот
тоже поглядел и думает: «Ну, меня-то ей не перегнать, зря, что ли, я четырнадцать лет в солдатах прослужил, я-то с ней справлюсь». Подошел к Гонзику и просит его:
— Разрешите протанцевать разочек с вашей Золушкой. — Да иди, — мол, — пляши.
Войнар поклонился, и она пошла с ним. Протанцевал с нею один круг да так запыхался, что еле жив остался. Все лучшие танцоры по очереди плясали с нею и все чуть не задохнулись. Теперь приступили к Гонзе:
-— Иди и ты в круг!
А он отбивается.
— Я, — говорит, — не умею.
Наелся там Гонза, напился как следует, и хозяюшка тоже. Остались до самого вечера. Потом Гонза поблагода-
рил, заплатил за пиво, сколько с него причиталось, и отправился с хозяюшкой домой. Отец расспрашивает их, как погуляли, Гонзйк похваливает да смеется:
— Сроду я так не веселился!
Старик все боялся, как бы кто не отбил у сына девушку: ведь руки у нее и впрямь золотые. Решил сегодня же покончить с этим делом. Как только прибрали все в хлеву и на дворе, старый Горошек говорит:
— Пойдите-ка сюда. Надрбно и вот о чем подумать: не пора ли вам пожениться?
Золушка тотчас поцеловала ему руку и прямо безо всяких сказала, что хочет стать Гонзовой женой.
Батя тут же отправился к священнику и рассказывает ему, какая штука у них смололась. А тот ему в ответ:
— Эта девушка у вас, как видно, не простая, но я сделаю что нужно и обвенчаю их.
Назавтра Горошек говорит Гонзику:
— Ну-ка, дети, ступайте к священнику писать протокол, чтобы вас огласили. Я уж стар, вы меня кормить будете, а хозяйство, все как есть, вам передаю.
Пошли они к священнику. Он тотчас вышел к ним и го-взрит;
— Раньше чем быть свадьбе, вас нужно окрестить. Вы, Золушка, от обыкновенных людей, как и все, но некрещеная. А то ведь коснется дела, вы из церкви-то сбежите!
— Да, да, я это знаю. Дивья баба украла меня у моей матушки до шести недель.
В крестные пошла одна тетка из деревни. Дали Золушке новое имя — Кристина, а через три недели их повенчали. Свадьбу сыграли богатую, такой и старики не помнили. Всегда во всем была им удача, и славно прожили они на этом хуторе до самой смерти.