|
Уже двести лет я пребываю здесь; я познал учение арабских мудрецов и сделал счастливыми
тех немногих людей, которым хорошо известно, что человек является одновременно
и властелином, и рабом...
Все эти годы я не спал, я не испытывал ни голода, ни жажды, ни скорби, ни
радости...
Не останавливаясь, но и не чувствуя усталости, я хожу по чудесному дворцу,
скрытому в горе Жарау, и втаптываю в пыль слитки золота, а они рассыпаются
под ногами, как рыхлая земля; дорожки в саду, которые я топчу с отвращением,
выложены зелеными, желтыми, ярко-красными, голубыми, розовыми, фиолетовыми
камнями... Когда же проходит волшебница, они превращаются в разноцветную
радугу, каждый камень - в живой не оставляющий пепла огонек. Колодцы полны
дублонов и унций, драгоценностей и доспехов. И все это золото Перу, Мексики
и Минас Жераис (Минас Жераис - современный штат в Бразилии.), все сокровища,
которые завоеваны королями Португалии, Кастилии и Арагона...
Но я гляжу на все эти богатства с отвращением, оттого, что у меня их так
много, и оттого, что я не могу радоваться им как в те времена, когда я был
таким же, как все люди, и так же, как все люди, нуждался и умирал от зависти;
терпеливо переносил несчастья и не ценил того, что имел, стремясь получить
то, что принадлежало другим...
Чары, держащие меня в заточении, дозволили мне сопровождать людей, сильных
духом и чистых сердцем, решившихся попытать счастья в этой пещере Жарау,
которая стала известна благодаря мне...
Многие, побывав в ней, уходили с изуродованной душой: одни умирали от обуявшего
их страха, другие, обезумев, бродили по деревням, наводя на людей ужас,
третьи уходили на равнины и жили там бок о бок с дикими животными...
Немногие выдержали выпавшие на их долю испытания. Но те, которые их выдержали,
обретали все, о чем просили, а ведь величайшее из всех сокровищ - зачарованная
мавританка - выполняет все свои обещания и не берет назад того, что дает...
И каждый, кто приходит сюда, оставляет выкуп за себя самого, чтобы все мы
когда-нибудь обрели свободу...
Однако все, кто приходил, были надменны душою; все приходили сюда, влекомые
алчностью, или ненавистью, или каким-либо иным пороком; ты был единственным,
кто пришел сюда без дурных умыслов, и единственным, кто заговорил со мной,
как сын божий...
Доселе ты был первым; когда же эти места в третий раз услышат приветствие
христианина, колдовские чары разрушатся, потому что я раскаиваюсь... и подобно
апостолу Петру, который трижды отрекся от Христа, но был прощен, я раскаиваюсь
и я получу прощение.
На роду написано, что мое спасение придет таким образом; и, когда я буду
расколдован, благодаря мне разрушатся и колдовские чары волшебной ящерицы;
когда же это случится, пещера исчезнет вместе со всеми сокровищами, всеми
драгоценными камнями, всеми монетами, всеми колдовскими тайнами, всеми приворотными
зельями, всеми ядовитыми зельями и заколдованным, непобедимым оружием...
все, все, все это дымом унесется сквозь отверстие в вершине горы и рассеется
в розе ветров...
Ты, ты первый обратился ко мне как христианин.
Хорошо, когда человек силен духом и чист сердцем!.. Такой человек войдет
в пещеру, прикоснется к волшебной палочке и выберет, что пожелает...
Человек, сильный духом и чистый сердцем! Перед тобой темное подземелье:
входи! Входи! Там дует теплый ветер, который задувает огонь свечи... и налетает
холодный, холодный ветер... он леденит, как иней.
Там нет никого... Но если ты хорошенько прислушаешься, ты услышишь человеческие
голоса, они переговариваются между собой... но ты не поймешь, о чем они
говорят, ибо говорят они на неведомых тебе языках; это рабы смуглой принцессы,
это духи волшебной ящерицы... Там нет никого... Там никого не видно, но,
как бы приглашая тебя, чья-то рука похлопает но плечу того, кто войдет сюда
смело, и, как бы угрожая, толкнет того, кто в страхе попятится...
Человек, сильный духом и чистый сердцем! Если ты таким войдешь туда и таким
пребудешь, ты получишь право желать и ты получишь желаемое!
Но управляй своей мыслью и удержи свой язык, ибо мысль человека возводит
его на вершину мироздания, а язык человека принижает его...
Так входи же, человек, сильный духом и чистый сердцем!..
И гаушо спешился; он стреножил своего доброго коня и для вящей предосторожности
привязал его к дереву камбуй, которое гнется, но не ломается; он отвязал
шпоры, наточил длинный нож, перекрестился и подошел к пещере...
Он был молчалив и молча вошел в пещеру... Зачарованный ризничий встал и
тенью растворился в тени деревьев.
Тишина застыла, как парящая в воздухе сова; тишина эта внушала страх...
А гаушо пошел вперед.
Он вошел в подземелье, которое едва виднелось за густым сплетением ветвей;
в глубине его было совсем темно...
Он прошел по просторному коридору, который в конце разветвлялся на семь
коридоров.
И все шел вперед.
Он пошел по одному из этих коридоров, поворачивая то налево, то направо,
поднимался и спускался. И все время было темно. И все время было тихо.
Чья-то незримая рука похлопала его по плечу.
На каком-то перекрестке он услышал стук скрестившихся сабель, знакомый ему
звон мечей.
Тут во тьме забрезжил свет, слабый, как огонек светлячка.
Тени людей сражались не на жизнь, а на смерть; ни угроз, ни проклятий не
было в их глазах, но яростными были удары, которые они молча наносили друг
другу...
Гаушо содрогнулся от ужаса, но тотчас услышал голос существа с бледным и
грустным лицом:
- Сильный духом и чистый сердцем...
Гаушо ринулся в самую гущу мечей, он чувствовал их лезвия, их острия, прикосновение
тел дерущихся... И все же он гордо прошел среди них, не глядя по сторонам,
но слыша вздохи и стоны сражающихся.
Чья-то рука легонько, как бы ласково и дружески, похлопала его по плечу.
В тишине подземелья гаушо слышал только звон своих шпор.
И он все шел вперед.
Он очутился в залитом мягким светом гроте, где совсем не было тени. Здесь,
как в гнезде термитов, переплеталось бесчисленное множество дорог, шедших
по всем направлениям; когда он пошел по одной из этих дорог, на первом же
повороте его окружили ягуары и пумы, жаркое дыхание вырывалось из их открытых
пастей, звери выпускали когти и яростно били хвостами...
Но он смело прошел среди них, чувствуя, что их жесткая шерсть касается его;
прошел не спеша, но и не медля, и слышал позади рычание, замиравшее и не
повторяемое эхом...
Незримая рука того, кого он не видел, по кто, несомненно, шел с ним рядом,
все время ласково похлопывала его по плечу, не подталкивая, но направляя
его вперед, и только вперед...
Опять показался свет, зеленовато-желтый огонек светлячка...
А гаушо все шел вперед.
Перед ним был спуск; внизу была круглая площадка, вся усыпанная костями.
Здесь было множество скелетов, они стояли стоймя, прислонившись друг к другу
и согнувшись словно от усталости; на земле валялись оторванные части скелетов:
отвалившиеся черепа с белевшими зубами, с пустыми глазницами; как бы танцующие
ноги; позвоночники и ребра двигались - одни ритмично, другие беспорядочно...
Правая рука гаушо поднялась было, чтобы сотворить крестное знамение... но
- сильный духом и чистый сердцем, он решительно прошел между скелетами,
чувствуя запах тления, который издавали гниющие кости.
И снова ласковая рука похлопала гаушо по плечу...
А он все шел вперед.
Дорога стала круто подниматься вверх, но он преодолел подъем не учащая дыхания;
чуть в стороне было некое подобие печи; он должен был пройти сквозь нее,
а внутри нее играли буйные, красные языки пламени, словно в печь подбрасывали
ветки дерева ньяндувай; струи воды, бьющие из стен, били в пламя, и шипя,
и вскипая, испарялись; дул сильный ветер, вздувавший огонь и воду, и было
бы величайшей дерзостью ворваться в этот вихрь...
Но гаушо прошел сквозь него, ощущая жар пламени...
И снова незримая рука похлопала его по плечу, как бы желая сказать: "Молодец!"
А он все шел вперед.
Он потерял счет времени и шел куда глаза глядят; тишина угнетала его; вдруг
забрезжил тусклый свет, и в этом свете он разглядел на дороге свернувшееся
клубком пятнистое, толстое тело; по земле бил хвост с гремушкой на конце,
огромной, как яйцо птицы теу-теу.
Это была гремучая змея, страж той дороги; она поднимала узкую головку и
высовывала черный язык, устремив на человека взгляд своих немигающих горящих
глаз, черных, как бархатные пуговицы...
С ее двух кривых зубов, длинных, как рога годовалого бычка, капала черная
жидкость: то был яд, накопившийся от длительного поста...
Змея - проклятая гремучая змея - извивалась, трещала гремушкой, словно предупреждая
об опасности, и высовывала язык, словно дразня.
Обильный пот выступил на лбу у нашего друга... но он пошел вперед, не глядя
на змею, но видя, как она поднялась на хвосте и упала на землю, плоская
и дрожащая... пошел вперед, слыша треск гремушки, который долго стоит в
ушах, и свист, который невозможно забыть...
Это было пятое испытание храбрости, из которого он, сильный духом и чистый
сердцем, вышел победителем; и тогда летающая рука погладила его по голове
и уже совсем дружески похлопала по плечу.
И гаушо все шел и шел вперед.
Он вышел на луг, поросший пышной травой, от которой веяло сладким, доселе
неведомым ему ароматом; всюду росли пышно цветущие, изобилующие плодами
деревья, на их ветвях весело щебетали птички с ярким оперением, тут же резвились
ручные оленята, распевали птицы капоророки, было здесь множество и других
птиц и зверей, радующих глаз, а в центре луга по травянистому склону холма
протекал ручеек, сначала тонкий, как ниточка, набиравший силу и затем превращавшийся
в речушку и бурливший у широкого песчаного берега, разбрасывая брызги, белые,
как серебряная пыль...
Тут он увидел хоровод девушек - одна другой краше!- веселый хоровод, который
вышел из рощи, окружил гаушо и стал обольщать его, беднягу, который только
и видел, что жен пастухов.
Одни были одеты в сплетенные из цветов гирлянды, другие - в одежды, сплетенные
из нитей бисера, третьи прикрывались своими распущенными волосами; одни
подносили ему наполненные благоухающим напитком причудливой формы стеклянные
сосуды, запотевшие от холода, другие танцеали, покачивая бедрами в такт,
словно под музыку, третьи прельщали его красотой своего тела и расстилали
на земле мягкие циновки, откровенно и лукаво приглашая его возлечь...
Однако гаушо прошел мимо них, хотя у него стучало в висках: ведь он дышал
воздухом, который был пропитан злом...
Гаушо шел все дальше и дальше.
А как только он вошел в рощу, его тут же окружила толпа головастых и кривоногих
карликов, из которых один был потешнее другого; все они кланялись, делали
пируэты, танцевали фанданго, плясали на канатах, прыгали, как кузнечики,
затевали драки и делали такие гримасы, какие могли делать только они одни...
Но гаушо прошел мимо них, даже не улыбнувшись...
Это седьмое испытание было последним.
И тогда перед ним возникло печальное, бледное лицо того, кто, несомненно,
следовал за ним всюду, хоть и не помогал ему на этом трудном пути, и взял
его за руку.
И гаушо пошел за ним.